Паладин душ - Страница 37

Её, ценную пленницу, снова посадили под дерево, принесли еды и оставили одну. До тех пор пока в низких лучах солнца, клонящегося к закату, не появился говорящий на ибранском офицер в сопровождении двух своих начальников. В руках он держал какие-то бумаги, а на его лице застыло удивлённое, обеспокоенное выражение. Он остановился рядом с Истой, сидевшей прислонившись к дереву. Она ничего не сказала, дав ему заговорить первым.

— Приветствую, сьера, — он как-то странно выделил её титул. Ни слова больше не произнося, он протянул ей бумаги.

Это было письмо, незаконченное, помятое от пребывания в седельной сумке. Уверенный квадратный почерк принадлежал Фойксу. Сердце Исты ушло в пятки ещё до того, как она прочла обращение. Письмо предназначалось Канцлеру ди Кэсерилу, в Кардегосс. После почтительного безошибочного перечисления всех титулов и регалий великого придворного шёл следующий текст:

«Высокочтимый лорд!

Я в меру сил продолжаю докладывать обстановку. Мы покинули Касилшас и прибыли в Виниаску: на завтра тут намечена ярмарка. Я был рад оставить Касилшас. Мудрейший ди Кэйбон, видимо, не понимает, что такое секретность или хотя бы просто благоразумие. Пока он ходил вокруг да около, уже полгорода знало, что сьера ди Аджело — это вдовствующая рейна, и пришло выразить ей своё почтение, что, как мне кажется, совсем ей не понравилось.

По результатам моих дальнейших наблюдений я начинаю с вами соглашаться; рейна Иста не безумна в обычном смысле, хотя время от времени я чувствую себя рядом с ней странно и как-то по-дурацки, словно она видит, чувствует или знает больше, чем я. Иногда она надолго замолкает и как будто бы полностью погружается в грустные мысли. Не знаю, почему я раньше думал, что женщины болтливы. Было бы легче, если бы она говорила почаще. А что касается того, что поводом для паломничества послужило какое-то божественное внушение, как вы опасались после долгих молитв в Кардегоссе, то я ещё ничего не могу сказать. Но, если вспомнить, что я провёл несколько недель рядом с вами и бурей чудес и ничего не заметил, то нынешние мои ощущения тоже мало значат.

Праздник в честь Дочери наверняка отвлечёт меня от забот. Продолжу писать завтра».

Далее стояло число следующего дня и продолжались аккуратные строчки.

«Праздник прошёл отлично, — затем следовало два абзаца забавного описания. — Ди Кэйбон напился до потери сознания. Он утверждает, что сделал это, чтобы избавиться от кошмаров, но мне кажется, что, скорее, наоборот — чтобы вызвать их. Ферда не особенно им доволен, но служитель сблизился с рейной Истой больше, чем любой из нас, так что вполне возможно это ему действительно необходимо. Сначала я счёл его толстым нервным идиотом, о чём я уже писал вам раньше, но теперь я начинаю думать, может, идиотом был как раз я.

Обо всём этом я напишу, когда мы остановимся в следующий раз; скорее всего это произойдёт в захолустной деревушке, затерянной среди холмов, где родился какой-то святой. Я бы тоже там родился, если бы у меня был выбор. Я беспрепятственно отправлю это письмо из дома Дочери, из Маради, если мы повернём в ту сторону. Попытаюсь предложить такой маршрут. Не думаю, что стоит рисковать и забираться дальше на север, тем более что я уже перечитал всё, что взял с собой».

На этом письмо обрывалось, полстраницы остались неисписанными. Фойкс, видимо, был чересчур потрясён и не стал рассказывать о медведе, а на следующий день их захватили джоконцы.

Иста подняла глаза. Один из джоконцев, молодой, тёмноволосый, смотрел на неё с довольной, жадной улыбкой. Старший, тот что пониже, с зелёной перевязью, богато расшитой золотом, судя по всему командующий кампанией или один из немногих выживших старших офицеров, задумчиво хмурился. В его глазах можно было прочесть дальновидные стратегические размышления, которые беспокоили его гораздо больше, чем простая жадность. Офицер, знавший ибранский, видимо, тоже понимал ситуацию.

Иста решила предпринять последнюю попытку удержать инкогнито, какой бы тщетной она ни казалась. Она протянула им бумагу с безразличным видом:

— Какое отношение это имеет ко мне?

Переводчик взял письмо:

— В самом деле, рейна, — он поклонился ей, как было принято при рокнарском дворе, — коснулся земли правой рукой, прижимая большой палец к ладони. Полушутливо, но с долей осторожности.

Командующий сказал на рокнари:

— Так это действительно печально известная мать рейны Исель?

— Видимо, да, милорд.

— Боги осенили нас своей щедрой рукой, — произнёс тёмноволосый, его голос дрожал от волнения. Он сделал кватернианский знак благословения, тронув лоб, пупок, низ живота и сердце; большой палец снова был тщательно прижат к ладони. — По одному их мановению все наши горести возмещены сполна, и теперь мы богаты!

— Я думал, они держат её в замке. Что за беспечность — позволить ей шататься по дорогам вроде этой? — спросил командующий.

— Её охрана не могла предположить, что может встретить нас здесь. Даже мы не могли предвидеть, что окажемся тут, — ответил тёмноволосый.

Командующий хмуро уставился в письмо, хотя было очевидно, что без помощи своего офицера он едва ли сумеет понять одно слово из трёх. — Этот канцлерский шпион слишком беззаботно болтает о богах. Это непочтительно.

И это тебя беспокоит. Замечательно, подумала Иста. Сложно было воспринимать Фойкса как шпиона. Её оценка его хитрости и сообразительности поднялась на новый уровень, ведь он ни словом не обмолвился о своём задании. Хотя, конечно, если оглянуться назад, то всё обретало чёткий смысл. Если бы он писал кому угодно, а не лорду ди Кэсерилу, то это бы глубоко оскорбило бы Исту, но весь Шалион в руках канцлера, а её собственный долг перед этим человеком безбрежен, как море.