— Великое благословение, — в благоговейном трепете выдохнул он.
Иста покачала головой:
— Великая печаль. Следуя указаниям, данными мне богами, мы — ди Льютес, Иас и я — решили совершить опасный ритуал, чтобы снять проклятие и отправить его богам, которые однажды обронили его. Но мы… я от беспокойства и страха совершила ошибку, великую, но осознанную ошибку, и в результате неё ди Льютес умер. Магия, чудо, зовите это как угодно, ритуал не был свершён, боги отвернулись от меня… В панике Иас пустил слух о супружеской измене и о смертельной расплате за неё. Ярчайшее светило его королевского двора, его возлюбленный сначала был убит, похоронен, а потом обесчещен, что хуже, чем быть убитым снова, ибо ди Льютес любил свою честь больше, чем жизнь.
Ди Кэйбон сдвинул брови:
— Но… не был ли этот посмертный слух, пущенный вашим муже о ди Льютесе, клеветой и на вас, леди?
Иста замялась, прежде чем ответить на такое неожиданное замечание.
— Иас знал правду. Разве чьё-то ещё мнение имело значение? То, что меня ошибочно будут считать изменницей, казалось менее отвратительным, чем прослыть убийцей. Но позже Иас умер от скорби, покинув меня, оставив на пепле несчастья, потерявшую разум и всё ещё проклятую.
— Сколько вам было лет? — спросил ди Кэйбон.
— Когда всё это началось — девятнадцать. Двадцать два — когда закончилось, — Иста нахмурилась. По крайней мере, так тогда казалось…
— Вы были слишком юны для такой ноши, — заметил он, словно откликнувшись на её мысли.
Она поджала губы:
— Офицеров, таких как Ферда и Фойкс, посылают драться и умирать в том же возрасте. Я была старше, чем Исель сейчас, а она несёт всю королевскую власть Шалиона на хрупких плечах, и не только женскую часть.
— Но она не одна. У неё есть мудрые придворные и рей-консорт Бергон.
— У Иаса был ди Льютес.
— А кто был у вас, леди?
Иста замолчала. Она не могла вспомнить. Неужели она и вправду была так одинока? Она потрясла головой и набрала в лёгкие побольше воздуха:
— Новое поколение принесло новых людей, более скромных и более великих, чем ди Льютес, людей, обладающих более острым умом, более подходящих для выполнения должного. Проклятие было снято, но не мной. Но не до того, как мой сын Тейдес тоже умер от него — от проклятия, от моей пустой попытки снять его, когда мальчик был ещё ребёнком, от предательства тех, кто должен был защищать и направлять его. Три года назад, трудами и жертвами других, меня избавили от ярма. Я попала в тихую жизнь в Валенде. Непереносимо тихую. А я ещё не стара…
Ди Кэйбон протестующе замахал пухлыми руками:
— Конечно нет, миледи! Вы очень даже привлекательны! — Иста резким жестом оборвала его восклицания:
— Матери, когда я родилась, было сорок. Я была её последним ребёнком. Теперь сорок мне, этой скорбной весной, когда умерла она. Половина моей жизни осталась позади, и её половина отнята проклятием Фонсы. Половина ещё осталась. Неужели это просто долгое и медленное угасание?
— Конечно нет, леди! — Иста пожала плечами:
— Я рассказывала всю правду уже дважды. Может быть, после третьего раза эта часть моей жизни отпустит меня.
— Боги… боги могут простить многое искренне раскаявшемуся сердцу.
Её улыбка стала горькой, как морская соль:
— Боги могут хоть целыми днями прощать Исту. Но если Иста не простит Исту, боги могут пойти и повеситься.
Его тихое «ох» было едва слышно. Но, как энергичное, верное идеалам существо, он был обязан попробовать ещё раз.
— Но не отворачивайтесь так. Смею сказать, рейна, вы предаёте дарованное вам!
Иста перегнулась через стол и понизила голос до хриплого шёпота:
— Нет, мудрейший. Не смеешь.
Он выпрямился и несколько минут сидел молча, не двигаясь. Наконец, его лицо снова пришло в движение:
— Так что же делать с вашим паломничеством, рейна? — Иста поморщилась и махнула рукой:
— Если хотите, выберите путь через постоялые дворы с лучшей кухней. Неважно, куда ехать, главное — как можно дольше не возвращаться в Валенду.
Как можно дольше не возвращаться к Исте ди Шалион.
— Но в конце концов вам придётся вернуться домой.
— Я лучше сброшусь в пропасть, если только боги не будут поджидать меня на дне неё, а их я больше видеть не хочу. Этот выход для меня закрыт. Я должна жить. Жить. И снова жить… — она совладала с высокими нотками в голосе. — Мир — это прах, а боги — ужас. Скажите, мудрейший, куда мне в таком случае отправиться?
Широко распахнув глаза, он покачал головой. Иста его мучила, и ей было стыдно. Она смущённо погладила его руку:
— Если честно, эти несколько дней в дороге дали мне больше, чем три года безделья. Мой побег из Валенды был спазмом, я, словно тонущий, рвалась к воздуху. И я начала дышать, мудрейший. Паломничество, вопреки мне самой, может излечить меня.
— Я… Я… во имя пяти богов, пусть это будет так, леди.
Он осенил себя божественным знаменем. По тому, как рука каждый раз задерживалась на священной точке, можно было сказать, что сейчас этот жест не просто дань обычаю.
Иста хотела даже поведать ему о своём сне. Но нет, это только снова его переполошит. Бедняге на сегодня достаточно. У него и так щёки белые.
— Я ещё всё тщательно обдумаю, — заверил её ди Кэйбон, отодвигая стул от стола. Поднявшись, он поклонился ей, но не как проводник ведомому, не как придворный покровителю. Он склонился перед ней в глубоко почтительном поклоне, предназначенном живому святому.
Иста вытянула руку и поймала его ладонь, не дав закончить жест бесконечного уважения: